Совсем недавно узнал историю жизни одной своей односельчанки,
со слов ее дочери. Делюсь с вами, мои читатели, ее историей.
Примечательно, что она на момент публикации мной
статьи (14.03.2019) жива и является самой возрастной «нижнянкой», хоть и не
проживает в селе.
Детство
и молодые годы моей мамы Чернухи (Профатиловой) Лидии Николаевны
(прим.ред.: именно так эту историю назвала ее дочь в оригинале)
Лидия родилась в селе Нижне-Бараниковка (написание
того времени) Беловодского района Луганской области. По свидетельству о
рождении, 24 августа 1924 г. Однако с ее слов она родилась зимой и в 1925 г.
Точно своего дня рождения она не знает, дату вписали в свидетельство «с
потолка». Родителей в живых тогда уже не было (хотя и осталось немало близких
родственников).
Ее отец Профатило(в) Николай Давидович, был портным,
этой профессией ему пришлось овладеть из-за того, что в юности он упал с
лошади, остался хромым и не мог полноценно заниматься сельским хозяйством. У
него было две швейные машинки (прим.ред.: фото одной из них представлено в конце статьи), на которых он шил всевозможные изделия – и
легкие платья, и толстые пальто. Накануне праздника (праздники отмечались тогда
церковные) он мог сшить ей и сестрам платья за одну ночь. Мать Лидии – Марфа
Минаевна (она произносит МЫнаевна), в девичестве Дреева. Семья была обычной
для того времени, т.е. многочисленной. Были сестры Агафья, Павлина, Евдокия,
Пелагея и брат Константин (сейчас, по старости лет – в 94 года, Лидия
Николаевна о Косте не упоминает, но раньше говорила, что был братик). Итак,
вместе с Лидией Николаевной было 6 детей. Родилась она очень слабой, боялись,
что умрет, и ее поспешили окрестить, чтобы не отправилась в мир иной
некрещеной. Слабый младенец оказался, однако, долгожителем, пережив и
голодомор, и войну, и другие невзгоды.
Про голодомор. Вся
семья вымерла, за исключением Лидии и сестры Поли (Пелагеи, но в семье ее звали
Полей или Полиной). Из ее воспоминаний: кто-то из сельчан принес ее отцу, как
портному, кожух для переделки. Кожух к хозяину не вернулся – в страшный голод
они его в конце концов сварили и съели. Когда все начали слабеть от голода,
отец говорил, что он сам и Лида, точно умрут, из-за слабого здоровья. В
отношении Лиды прогноз не сбылся. Конечно, во время голодомора умерло очень
много сельчан, вымирали целые семьи. Предположительно, что в этом случае сыграло
роль и то, что ее отец был не вполне крестьянином, а больше портным, поэтому у
них, вероятно, не было много запасов зерна и т.п. (которые можно было бы утаить
от сдачи государству, спрятав куда-нибудь). Что касается причин голода, то у
Лидии Николаевны вполне «традиционная» убежденность для людей, воспитанных при
Советской власти – дескать, во всем виноваты «вредители» - противники
коллективизации.
Как другие, кто пережил это страшное время, она
помнит, что покойников собирали специальные люди, которые ездили от хаты к
хате, свозили в одно место и закапывали в общей яме-могиле. Когда остались они
в живых только вдвоем с сестрой Полей (старшей ее на 2 или 3 года), они поняли,
что делать им больше в своей хате нечего, взяли, как она говорит «санчата» (саночки),
положили на них одеялко (тоже ее слово), и пошли в какое-то специальное место в
колхозе, где собирали таких сирот, какими оказались они. Колхоз назывался
«Коммунар». Она не может вспомнить названия улицы, где стояла родительская хата
(возможно, у улиц тогда и не было названий), но говорит, что это где-то в
центральной части села.
(прим.ред.: названия улиц Лидия
Николаевна не может вспомнить, так как их просто тогда еще не было)
У нее и сестры Поли была немалая родня, были родные
сестры их мамы, т.е. тетки, дядя, тоже брат их мамы, про родню по линии ее отца
она сейчас не вспоминает. Дочь Лидии Николаевны раньше удивлялась, почему никто
из родных не взял ее с сестрой в свою семью, когда они остались без родителей, она
ее спрашивала об этом. На что Лидия Николаевна, без осуждения, отвечала, что не взяли
потому, что им надо было кормить и спасать своих родных детей.
Любопытно, что ее с сестрой не отправили ни в какой
детдом. Непонятно, как это конкретно организовывалось, но они жили у одинокой
женщины, не родственницы. С ними еще несколько детей. Лидия Николаевна помнит
брату и сестру Ваню и Веру. Получалось, если говорить современным языком,
семейный детский дом (как бы при колхозе). Женщину звали тетя Катя. Мама очень
хорошо о ней вспоминала. Недавно дочерью было найдено несколько ее писем Лидии
Николаевна. Звали ее Екатерина Терентьевна Денысенко.
(прим.ред.: из "списка верующих" около 1901г.р. у нее было еще две сестры Неонила и Мария, а родителей не указано на 1925 год)
Письма ее были явно
написаны под ее диктовку кем-то из сельчан. Может быть, в то время (начало
1980-х годов) она уже плохо видела, но возможно, была не сильна в грамоте.
У дочери Лидии Николаевна есть собственные воспоминания
о хате тети Кати. Ее она привозила туда, когда ей было около четырех лет. Это,
похоже, единственный раз, когда дочь была на маминой родине. Самой тети Кати дочь
совсем не помнит, но запомнила земляной (или глиняный) пол в хате, огород с гарбузами (тыквами), между которыми она
ходила как по лесу, такими большими они ей казались. Вспоминает еще, как ходили
гулять куда-то на возвышенность, возможно это было где-то на берегу речки, хотя
саму речку не помнит, и собирали там голубые цветы-бессмертники. Эти цветы
можно засушить, и они долго-долго выглядят очень красиво, почти как свежие.
Лидия Николаевна рассказывала, как они ходили пешком в
Ростовскую область, где жили ее родственники. Помнит, как однажды в степи даже
встретила волка. Волк, судя по всему, оказался неголодным, или же пугливым.
Семилетнюю Нижнебараниковскую школу Лидия Николаевна
окончила накануне войны. Вспоминает молодых учителей – красивую Софью
Григорьевну Заец, присланную из города, и Артема Степановича Огурного, из
местных жителей. Теперь говорит, что в Артема Степановича была даже влюблена.
Она произносит его имя так: АртЭм Степанович.
Про оккупацию Лидия Николаевна почти ничего не
рассказывала. Говорит, что была она недолгой, на вопрос, что они делали,
отвечала: «Работали». Еще говорила, что никогда, ни в каких анкетах не писала,
что была в оккупации – боялась. Это
могло бы показаться странным, но для тех, кто пережил сталинское время, этот
страх вполне понятен.
После прихода советской армии, примерно спустя
полгода, Лидия Николаевна попала в действующую армию.
Она рассказывает об этом
так. Ее послали на какие-то работы (что-то типа «рыть окопы»). Но вместо нее
отправилась сестра Поля. В это время ее пригласили в военкомат и там спросили,
согласна ли она служить в Красной армии. Как воспитанный советской властью
патриот, Лидия Николаевна ответила, что, конечно, согласна. Призвана в Красную
армию она в июне 1943 г. (прим.ред.: 26.6.1943) и дошла до Берлина в звании красноармейца, была
пекарем в передвижной армейской пекарне.
Во времени призыва в армию она со своей сестрой жили
уже не в Нижне-Бараниковке, а в пос. Широкий Станично-Луганского района, они
работали там в совхозе «Индустрия». Там проживали их тетя Прися (Прасковья или
Ефросинья) – сестра их мамы, с мужем Лукой Аксентьевичем Долей.
После
демобилизации Лидия Николаевна вернулась туда же и прожила еще несколько лет,
до замужества.
В 1949 г. ее сестра Поля вышла замуж за Николая
Щурова.
Не известно точно, с какого времени, но однозначно несколько десятилетий они жили
недалеко от Луганска, в пос. Георгиевка Лутугинского района. Там она и умерла в
2005 г. Тетин муж, с этнографической точки зрения, был любопытным «персонажем». Лидия Николаевна говорила, что дядя Коля - донской казак. Родом он был из села Герасимовка
Станично-Луганского района. Дядя Коля всегда разговаривал по-русски, и, на личный
взгляд (или, скорее, слух) с выговором, не характерным для современного
произношения русскоязычных жителей Луганщины. Выговор дяди был каким-то более
«российским» - «акающим». Тетя всю жизнь разговаривала по-украински (точнее, на
суржике), а дядя – по-русски (правда, с употреблением слов типа «вечерять» - в
значении «ужинать»). Дядя ненадолго пережил тетю, умер примерно через год.
Лидия Николаевна, стала женой Василия Кирилловича
Чернухи, уроженца хутора Глубокого Белокуракинского района, в 1950 г.
Он был
1926 г. рождения, тоже был призван в Красную армию в 1943 г. Был на фронте
связистом, войну закончил в Румынии. Он после войны сразу не демобилизовался,
служил еще не меньше 5 лет. Он был в звании старшины, когда Лидия Николаевна
вышла за него.
В конце 1950 или начале 1951 г. его по армейской линии перевели
на службу в Крым, и Лидия Николаевна поехала с ним. Через какое-то время он
демобилизовался, но продолжал работать по приобретенной в армии профессии -
связистом, во время всей своей трудовой деятельности. Дальнейшая жизнь
родителей проходила в Крыму. Здесь, в г. Алушта, родился у них сын Владимир. Немного
позже Василия Кирилловича по работе перевели в Ялту. Тут у них родилась дочь. Он
умер в 1997 году. А Лидии Николаевна, на момент написания этих записок, по
паспорту, идет 95-й год.
(фото лето 2018 года)
Февраль 2019 г. г. Ялта, Крым. Записано дочерью Ириной
Васильевной.
Добавлю от себя - о Лидии Николаевне я знал из списка ветеранов(он не опубликован в целом еще), который составлял для истории, но кто именно она узнал от ее дочери. Так мало заключено в буквах отображающих наши фамилии имя и отчество и как оживают эти буквы когда они дополнены рассказом об этом человеке, его близкими, родными или просто знакомыми.
В на сайте Память Народа - о наградах есть представление ее к награде медаль "За Боевые Заслуги".
Вот отрывок с ее наградного листа от 19 апреля 1945 года.
Также хочу добавить, что в семейных "музейных запасниках" сохранился раритет еще ее отца - швейная ножная машинка. Лидии Николаевне ее удалось забрать из села с собой после войны и она ее сохранила. Вот она.
Без этих двух деталей считаю статью не совсем полной.
Выражаю огромную благодарность за рассказ и фотографии Ирине Васильевне.
